Стрекозы.

Теплый летний вечер,

когда солнце еще не спряталось за край поля,

но уже светит устало, запутавшись в ветках сосен и спускаясь по ним

                                                                   все ниже и ниже, как по лесенке…

Я сижу на крылечке дачи. От ступенек идет тепло, накопленное днем.

Крылечко тоже почуяло вечер и стремится поскорее отдать тепло,

                                                чтобы освободить место для ночной прохлады.

За моей спиной, в доме, все окна распахнуты настежь

                                                   и ветерок колышет белые тюлевые занавески.

Дети (еще маленькие) уже уложены,

                                                   но спать не спят (жарко!).

И время от времени из глубины старого дома раздается: «Мам! Мам!».

Это проверка. Если я отзовусь, то опять будет тишина,

а если нет – это повод вскочить с кровати и выбежать на крыльцо

                            с громким уже криком: «Ма-а-ам!»

Поэтому я сижу. Вдруг уснут?

Рядом со мной полосатый кот. Он проспал всю жару где-то в укромном месте

и теперь старательно вылизывает заднюю лапу,

                                                              готовясь к ночным приключениям.

Он ночной житель и в прохладных сумерках

                                             для него начинается таинственная кошачья жизнь,

о которой он мне рассказывает лишь изредка,

когда я утром открываю дверь террасы, и он,

                                                благодарно мяукнув, бежит к своей миске с едой,

                                                                   бросив к моим ногам ночную добычу,

                                            и усталые лапы стучат по деревянным доскам пола.

От крыльца к калитке ведет длинная дорожка.

В детстве она казалась «длинным путем».

                                                         Наверное, для моих детей это сейчас так же.

Или по другому? Надо бы их спросить…

Клумбы и рабатки вдоль дорожки обсажены хостой

                                                                                      (или функией, как угодно).

Темно- зеленые листья и высокие стрелки

         с нежно-сиреневыми звездчатыми колокольчиками образуют коридор…

Вдруг кошачьи уши взлетают треугольными локаторами.

                                                                                              Мытье лапы прервано.

Взгляд напряжен так, что даже я вскидываю глаза. Кто-то идет?

Над дорожкой раздается странный сухой звук, не то жужжание, не то шелест.

Мне навстречу, по цветочному коридору,

                                        летит большая-большая голубовато-зеленая стрекоза.

Я таких раньше видела только в книжках. Стрекоза-дозорщик.

Она что, прилетела меня охранять?

Стрекоза зависает перед моими глазами (что она в них увидела?) и,

                                         развернувшись, летит к калитке, потом возвращается

и так курсирует по цветочному коридору, то чуть выше, то чуть ниже…

Кот зачарованно смотрит, решая – это добыча

                                          или меня можно оставить под охраной этого странного существа и уже сейчас бежать по своим кошачьим делам.

В какой-то момент я протягиваю руку, и стрекоза садится на нее,

                                                                            как на маленький аэродром.

Я чувствую ее цепкие коготки и мягкое брюшко,

                                                                         которое она изгибает дугой…

Глаза (как же у них устроены глаза?)

 я совсем забыла, по-моему, как мозаичные ячейки,  изучают  меня.

Я для нее тоже загадка.

Хочу позвать детей посмотреть это чудо, но боюсь,

                                         что звуком голоса испугаю глазастое существо.

Стрекоза задумчиво переступает с лапки на лапку (щекотно – ужас).

Что-то для себя решила. Взмах крыльев и патрулирование продолжается

                                                                      от крыльца к калитке и обратно,

                                              с непременным зависанием перед моим лицом.

Солнышко, уже совсем сонное, отправилось спать.

В саду потянуло прохладой,

                               и ночные цветы потихоньку просыпались и потягивались,

                                                 раскрывая лепестки навстречу ночной свежести,

                      светясь в сумерках белыми и сиреневыми душистыми звездами,

                                                          заполняя собой и своим ароматом весь мир.

И в этом прохладном душистом таинственном сумраке

                                    растворились сначала стрекоза-дозорщик, а потом и кот.

Только листья хосты, покачиваясь, показывали начало его ночного пути,

                                      который терялся в зарослях малины у забора…

……..

Стрекоза-дозорщик прилетала до самой осени,

                               каждый вечер, возникая ниоткуда и растворяясь в сумраке,

                                                            исчезая так же внезапно, как и появлялась.

Кот научился дружить с ней, но, однажды, перед самым отъездом, когда уже

                                                     пахло осенью, желтыми листьями и яблоками,

                                                       он утром принес домой стрекозу-дозорщика.

Аккуратно, чтобы не помять или сломать,

          положил ее на порог и остался сидеть около нее грустный и виноватый.

Стрекоза была сухой-сухой. Наверное, уже заснула, ожидая зиму.

 (Интересно, а как зимуют стрекозы-дозорщики?

                                                                             И как они называются по науке,

                                                              в толстых томах с латинскими буквами?)

Это была не добыча, а находка и коту самому было от нее совсем не

                                                                                                                   радостно.

Стрекозу  положили в коробку и оставили зимовать на даче.

…..

А на следующее лето, в сумерках, снова раздался знакомый шелест крыльев,

   и  стрекоза-дозорщик снова патрулировала дорожку от крыльца до калитки.

Значит, кот принес не мою стрекозу?

Или та послала свою подружку, чтобы снова охранять меня?

                                                                                                Или… или… или…

Таинственные создания эти стрекозы-дозорщики.

…..

 А потом было другое лето, и было озеро,

                                      на которое мы пошли вместе с подросшими детьми.

Они бежали впереди вместе с приятелями и тащили с собой ведерки и совки,

                                                          на ходу, обсуждая  проект песчаного замка: 

                    сколько башен, мостов и колодцев должно быть в нем на этот раз.

А мы, две мамы-подружки, шли, подгоняя их и обсуждая какую-то свою

                                                                                                          летнюю ерунду.

…..

Воздух дрожал над горячим песком, пахло озерной водой и,

                                                               размякшей от дневного жара, травой.

Дети (слава Богу!) занялись рытьем колодца и возведением стен,

                                         лишь изредка окликая нас с восторгом: «Мам! Мам!»,

показывая свой новый архитектурный шедевр и делясь радостью нового

                                                                                                                        умения.

…..

А потом мы уплыли от них…

Вообще-то мы и не собирались плыть так далеко.

Солнце отблескивало на воде, время остановилось.

Мы заболтались, радуясь, что никто не перебивает нас привычным: «Мам!

                                                                                                                         Мам!»,

                                       и в воде было чувство свободы и полета, и ощущение,

 что мы одни в этом мире полном плеска воды, солнечного тепла и тишины.

Шум пляжа остался далеко на желтом песке,

                                         и дети, наверное, уже хватились нас, перепугавшись,

                                         что некому будет твердить привычное: «Мам! Мам!»

Но противоположный берег, вдруг, оказался совсем рядом.

                                                                          (Это же надо – переплыть озеро!)

Сосны придвинулись к воде, источая аромат разогретой на солнце смолы.

Заросли камыша (разве на этом берегу растет камыш?) образовали

                                                                                                полукруглую заводь,

 не давая выйти на берег, и как бы говоря, что назад возвращаться придется

                                                                                                               тоже вплавь.

И в этой заводи над голубой водой, как на театральной сцене,

                                                                      парили тоненькие голубые стрекозы.

Они исполняли какой-то странный, замысловатый танец и, касаясь воды,

                                                                                                         взмывали вверх,                                                

снова и снова замирая на мгновение у наших лиц, так близко,                                    

                                   что, ощущалось дрожание воздуха, и слышен был треск

                                                                                           перепончатых крыльев.

Мы смотрели на них, зачарованные, боясь помешать и разрушить сложный

                                                                                                            узор их танца.

Дно было вязким, и отдыхать пришлось лежа на воде,

                                           раскинув руки и став похожими на больших стрекоз,

                                                                                         глядя в синее-синее небо. 

А потом вдруг тишина распалась на множество голубых осколков.

В воздухе хлопнули крылья какой-то большой птицы (чайка? Откуда здесь

                                                                                                                       чайка?).

Наши стрекозы мгновенно исчезли, прервав свой танец,

                                                                                             и в заводи  стало пусто.

Воздух перестал дрожать и звенеть в такт движениям крыльев.

Солнце отбросило косой луч, напомнив о времени.

Это здесь оно стоит, а там, за краем заводи, идет или даже бежит.

На обратный путь нашлись и силы и тема для болтовни.

Где-то на середине озера время снова начало вести себя совсем обычно,

                                          пространство заполнялось шумом и плеском пляжа,

                                            а  совсем у берега стояли по пояс в воде наши дети.

Они махали нам руками и кричали привычное:  «Мам! Мам!»

Они очень сердились, наши дети, скрывая за обиженностью

                                                                                               страх и непонимание:

                                                                            как это вдруг их оставили одних.

Они дулись на нас даже тогда, когда мы стали помогать им, чинить

                                                                    обвалившуюся стену песчаного замка

                                                               и достроили за них две башенки-елочки.

И тогда, по пути домой, мы купили им мороженного и шоколадок,

                                                 пообещав, что больше не будем уплывать от них,

                                         но что-то, похоже, дети не слишком-то нам поверили.

Прошло уже много лет, а они все помнят и чутко сторожат нас на берегу

                                                           каждый раз, как мы приходим на озеро.

Интересно, как там наши стрекозы?

Сенагрионы или как-то иначе?

 Может, если бы мы знали тогда, как их зовут,

                                        они бы рассказали нам о тайне времени в той заводи?

23-24. 03. 2006