Теплый летний вечер,
когда солнце еще не
спряталось за край поля,
но уже светит устало,
запутавшись в ветках сосен и спускаясь по ним
все ниже и ниже, как по лесенке…
Я сижу на крылечке дачи. От
ступенек идет тепло, накопленное днем.
Крылечко тоже почуяло вечер и
стремится поскорее отдать тепло,
чтобы освободить место для ночной прохлады.
и ветерок колышет белые тюлевые занавески.
Дети (еще маленькие) уже
уложены,
но спать не спят (жарко!).
И время от времени из глубины
старого дома раздается: «Мам! Мам!».
Это проверка. Если я
отзовусь, то опять будет тишина,
а если нет – это повод
вскочить с кровати и выбежать на крыльцо
с громким уже
криком: «Ма-а-ам!»
Поэтому я сижу. Вдруг уснут?
Рядом со мной полосатый кот.
Он проспал всю жару где-то в укромном месте
и теперь старательно
вылизывает заднюю лапу,
готовясь к ночным приключениям.
Он ночной житель и в
прохладных сумерках
для него начинается
таинственная кошачья жизнь,
о которой он мне рассказывает
лишь изредка,
когда я утром открываю дверь
террасы, и он,
благодарно мяукнув, бежит к своей миске с
едой,
бросив
к моим ногам ночную добычу,
и усталые лапы стучат по
деревянным доскам пола.
От крыльца к калитке ведет
длинная дорожка.
В детстве она казалась «длинным
путем».
Наверное, для моих детей это сейчас так же.
Или по другому? Надо бы их
спросить…
Клумбы и рабатки вдоль
дорожки обсажены хостой
(или
функией, как угодно).
Темно- зеленые листья и
высокие стрелки
с нежно-сиреневыми звездчатыми
колокольчиками образуют коридор…
Вдруг кошачьи уши взлетают
треугольными локаторами.
Мытье
лапы прервано.
Взгляд напряжен так, что даже
я вскидываю глаза. Кто-то идет?
Над дорожкой раздается
странный сухой звук, не то жужжание, не то шелест.
Мне навстречу, по цветочному
коридору,
летит
большая-большая голубовато-зеленая стрекоза.
Я таких раньше видела только
в книжках. Стрекоза-дозорщик.
Она что, прилетела меня
охранять?
Стрекоза зависает перед моими
глазами (что она в них увидела?) и,
развернувшись, летит к калитке, потом возвращается
и так курсирует по цветочному
коридору, то чуть выше, то чуть ниже…
Кот зачарованно смотрит,
решая – это добыча
или
меня можно оставить под охраной этого странного существа и уже сейчас бежать по
своим кошачьим делам.
В какой-то момент я
протягиваю руку, и стрекоза садится на нее,
как на маленький аэродром.
Я чувствую ее цепкие коготки
и мягкое брюшко,
которое она изгибает дугой…
Глаза (как же у них устроены
глаза?)
я совсем забыла, по-моему, как мозаичные
ячейки, изучают меня.
Я для нее тоже загадка.
Хочу позвать детей посмотреть
это чудо, но боюсь,
что
звуком голоса испугаю глазастое существо.
Стрекоза задумчиво
переступает с лапки на лапку (щекотно – ужас).
Что-то для себя решила. Взмах
крыльев и патрулирование продолжается
от крыльца к калитке и обратно,
с
непременным зависанием перед моим лицом.
Солнышко, уже совсем сонное,
отправилось спать.
В саду потянуло прохладой,
и ночные цветы
потихоньку просыпались и потягивались,
раскрывая лепестки навстречу ночной свежести,
светясь в сумерках белыми
и сиреневыми душистыми звездами,
заполняя собой и своим
ароматом весь мир.
И в этом прохладном душистом
таинственном сумраке
растворились сначала стрекоза-дозорщик, а
потом и кот.
Только листья хосты,
покачиваясь, показывали начало его ночного пути,
который терялся в зарослях малины у забора…
……..
Стрекоза-дозорщик прилетала
до самой осени,
каждый вечер, возникая
ниоткуда и растворяясь в сумраке,
исчезая так же внезапно, как и
появлялась.
Кот научился дружить с ней,
но, однажды, перед самым отъездом, когда уже
пахло осенью, желтыми листьями и яблоками,
он утром принес домой стрекозу-дозорщика.
Аккуратно, чтобы не помять
или сломать,
положил ее на порог и остался сидеть
около нее грустный и виноватый.
Стрекоза была сухой-сухой.
Наверное, уже заснула, ожидая зиму.
(Интересно, а как зимуют стрекозы-дозорщики?
И как они называются по науке,
в толстых томах с латинскими буквами?)
Это была не добыча, а находка
и коту самому было от нее совсем не
радостно.
Стрекозу положили в коробку и оставили зимовать на
даче.
…..
А на следующее лето, в
сумерках, снова раздался знакомый шелест крыльев,
и
стрекоза-дозорщик снова патрулировала дорожку от крыльца до калитки.
Значит, кот принес не мою
стрекозу?
Или та послала свою подружку,
чтобы снова охранять меня?
Или… или… или…
Таинственные создания эти
стрекозы-дозорщики.
…..
А потом было другое лето, и было озеро,
на которое мы пошли
вместе с подросшими детьми.
Они бежали впереди вместе с
приятелями и тащили с собой ведерки и совки,
на ходу, обсуждая проект песчаного замка:
сколько башен, мостов и
колодцев должно быть в нем на этот раз.
А мы, две мамы-подружки, шли,
подгоняя их и обсуждая какую-то свою
летнюю ерунду.
…..
Воздух дрожал над горячим
песком, пахло озерной водой и,
размякшей от дневного жара, травой.
Дети (слава Богу!) занялись
рытьем колодца и возведением стен,
лишь изредка окликая нас
с восторгом: «Мам! Мам!»,
показывая свой новый
архитектурный шедевр и делясь радостью нового
умения.
…..
А потом мы уплыли от них…
Вообще-то мы и не собирались
плыть так далеко.
Солнце отблескивало на воде,
время остановилось.
Мы заболтались, радуясь, что
никто не перебивает нас привычным: «Мам!
Мам!»,
и в воде было чувство свободы и полета, и
ощущение,
что мы одни в этом мире полном плеска воды,
солнечного тепла и тишины.
Шум пляжа остался далеко на
желтом песке,
и дети, наверное, уже хватились
нас, перепугавшись,
что некому будет твердить
привычное: «Мам! Мам!»
Но противоположный берег,
вдруг, оказался совсем рядом.
(Это же надо – переплыть озеро!)
Сосны придвинулись к воде,
источая аромат разогретой на солнце смолы.
Заросли камыша (разве на этом
берегу растет камыш?) образовали
полукруглую заводь,
не давая выйти на берег, и как бы говоря, что
назад возвращаться придется
тоже вплавь.
И в этой заводи над голубой
водой, как на театральной сцене,
парили тоненькие голубые
стрекозы.
Они исполняли какой-то
странный, замысловатый танец и, касаясь воды,
взмывали вверх,
снова и снова замирая на
мгновение у наших лиц, так близко,
что,
ощущалось дрожание воздуха, и слышен был треск
перепончатых крыльев.
Мы смотрели на них,
зачарованные, боясь помешать и разрушить сложный
узор их танца.
Дно было вязким, и отдыхать
пришлось лежа на воде,
раскинув
руки и став похожими на больших стрекоз,
глядя в
синее-синее небо.
А потом вдруг тишина
распалась на множество голубых осколков.
В воздухе хлопнули крылья
какой-то большой птицы (чайка? Откуда здесь
чайка?).
Наши стрекозы мгновенно
исчезли, прервав свой танец,
и в заводи стало пусто.
Воздух перестал дрожать и звенеть
в такт движениям крыльев.
Солнце отбросило косой луч,
напомнив о времени.
Это здесь оно стоит, а там,
за краем заводи, идет или даже бежит.
На обратный путь нашлись и
силы и тема для болтовни.
Где-то на середине озера
время снова начало вести себя совсем обычно,
пространство
заполнялось шумом и плеском пляжа,
а совсем у берега стояли по пояс в воде наши
дети.
Они махали нам руками и
кричали привычное: «Мам! Мам!»
Они очень сердились, наши
дети, скрывая за обиженностью
страх и непонимание:
как это вдруг их оставили одних.
Они дулись на нас даже тогда,
когда мы стали помогать им, чинить
обвалившуюся стену песчаного
замка
и достроили за них две
башенки-елочки.
И тогда, по пути домой, мы
купили им мороженного и шоколадок,
пообещав, что больше не будем
уплывать от них,
но
что-то, похоже, дети не слишком-то нам поверили.
Прошло уже много лет, а они
все помнят и чутко сторожат нас на берегу
каждый раз, как мы приходим на озеро.
Интересно, как там наши
стрекозы?
Сенагрионы или как-то иначе?
Может, если бы мы знали тогда, как их зовут,
они бы рассказали нам о тайне
времени в той заводи?
23-24. 03. 2006
Комментариев нет:
Отправка комментария
Просьба быть корректными! При анонимных комментариях просьба указывать свое имя. Реклама сторонних ресурсов категорически запрещена!